Большую часть времени в детском доме вас не готовят к взрослой жизни. Дети могут научиться готовить, но им не говорят, что должно быть в доме и в какие учреждения они должны ходить. Волонтерские программы пытаются решить эту проблему. После окончания школы окружающая среда также имеет значение. Неблагоприятная среда может плохо повлиять на выпускника.
«Ты должен смириться». Детдомовец о жизни в интернате
Показы документального фильма «Как я выжил» прошли в Воронеже и еще 16 городах России, Беларуси и Казахстана. Обычные люди рассказали зрителям свои истории преодоления невзгод.
Среди них был 18-летний Максим, выпускник школы-интерната, который решил рассказать свою историю отчасти потому, что смирился с тем, что с ним произошло.
Я родился
«Когда мама меня родила, я остался в родильном отделении. После этого я немного подрос и попал в детский дом в Сомово (в Воронеже — ред.). Когда мне было около пяти лет, я была в детском доме. Но я понятия не имел, где нахожусь. У меня было впечатление, что я в детском саду и что скоро за мной придет мама. Но вместо мамы ко мне каждый раз приходила воспитательница. Когда я подрос, учительница сказала: «Да, это интернат, и ты должен это принять». Но тогда я не знала, что означает это слово».
«У нас был тихий час. В тот день я вела себя очень плохо. Приходит учительница и говорит мне: «Если ты не перестанешь так себя вести, твой папа не придет к тебе сегодня». Я сразу успокоился и подумал о том, что за шесть лет никто не приходил, а тут папа. С этими мыслями в голове я уснул. Меня разбудила гувернантка. Надев сандалии, я вышла в коридор. Там стояли двое мужчин. Тот, что в очках, был мой отец.
Я, конечно, была счастлива, но и немного грустна, потому что он не приезжал шесть лет. Мы пошли в специальную комнату, и он рассказал мне, как это было. Я спросил его, когда он собирается забрать меня домой, на что отец ответил, что у него нет такой возможности, потому что он мой отчим. Но тогда я не понимал этого слова. Мы играли с ним, разговаривали, и он обещал вернуться.
«За все четыре года ко мне ни разу никто не приехал»
Мне было 12 лет, когда я впервые попал в реабилитационный центр. У моей мамы была тяжелая пневмония, и она находилась в больнице. Я находилась в учреждении четыре месяца. Затем меня взяли под опеку моя родная сестра и ее подруга. Мы жили втроем, но у нас ничего не получилось, и меня снова забрали в центр, но уже в другом месте. Когда мне было 13 лет, моя мать умерла, и я начала бегать и убегать из дома. Затем меня отправили в детский дом, откуда я тоже убегала шесть раз. Я убегал, потому что хотел выбраться в город. Меня не часто отпускали гулять.
Но с девятого класса я начала хорошо учиться в школе, мой взгляд изменился. Я стала приличной девочкой и даже благодарила детский дом за то, что он меня ругал и наказывал. Например, мне приходилось мыть полы.
К нам часто приходили волонтеры и подтягивали меня на уроках, когда у меня были проблемы. Нашей любимой учительницей была Татьяна Алексеевна, она старше, у нас уже свои дети. Мы называли ее мамой, она была очень хорошая. Она всегда занималась со мной математикой, мы засиживались допоздна. Она всегда рассказывала мне смешные истории.
За четыре года, что я находилась в детском доме, никто из моей семьи не приходил ко мне. Только моя сестра, которой 21 год и которая является наркоманкой. Она приходила, когда ей что-то было нужно, просила вещи…..
У моей мамы есть два брата, которые никогда не приезжали. Брат отца жил неподалеку, но он старше, у него своя семья, мы не общаемся. Когда я училась в девятом классе, одна из моих тетушек хотела взять меня под опеку, но мне сказали, что она хочет взять меня только из-за денег. Я отказалась идти к ней, потому что думала, что у меня еще впереди учеба в школе, поэтому здесь мне помогут подготовиться.
Мы дружили со всем детским домом. Вообще, это было как семья. Я до сих пор живу в одном общежитии со своей лучшей подругой Гелей. Ребята всегда за нас заступались и никогда не позволяли, чтобы с нами что-то случилось.
Мне нравилось, когда у нас были всякие вечеринки, и мы с девочками играли и придумывали танцы. Я занималась гимнастикой и разными упражнениями. Было здорово, когда мы встретили Александра Карелина, борца, депутата. Я хотел с ним познакомиться и пожать ему руку, потому что я был борцом греко-римского стиля.
Я помню некоторые негативные моменты: персонал мог быть очень грубым, если вы делали что-то не так. Был учитель, который однажды обзывал меня бранными словами, которых я никогда раньше не слышала. Он довел меня до такой истерики, что я заикалась. Он накричал на меня, потому что услышал, как я ругаюсь в столовой. Он упомянул моего наставника. Мне было обидно, что никто из взрослых не защитил меня.
Если ты был непослушным, тебя могли поставить в угол на пять часов. Бывали случаи издевательств, но это были мальчики. Мальчики были активными и энергичными и занимались самыми разными вещами. Если они плохо себя вели, старшие учителя заводили их в комнату, кричали на них и били. Однажды учительница ударила мальчика так сильно, что у него распухло лицо. Это было очень страшно. Они били его за то, что он притворился, что у него жар, чтобы не ходить в школу.
Когда мы поехали в город, жизнь там казалась совсем другой. Мне хотелось подолгу гулять, но мы всегда возвращались грустными. Мы платили 400 рублей в месяц на детское пособие, которое не могли использовать даже для увеселительных поездок. У нас не было ничего хорошего.
В школе мы учились вместе с «домашними кошками». Мы общались с людьми, которые нас понимали и ничего плохого о нас не говорили. Но бывали случаи, когда родители запрещали нам общаться с ними. Они считали, что раз мы находимся в детском доме, то должны воровать или использовать бранные слова. Даже наши воспитатели иногда боялись с нами связываться, хотя быстро привыкли к этому. Наверное, обидно, что люди так о нас думают.
«Родителей я своих видела, но не помню их»
Я попала в детский дом, когда была совсем маленькой. Я не помню, сколько мне было лет. Я прожила там три или четыре года, а потом меня перевели в школу-интернат для слабовидящих. Там я проучилась десять классов, а потом из-за плохого поведения меня отправили в психоневрологический интернат. Там я год отучился на кондитера, а затем перешел в социальный дом.
Мою мать лишили родительской опеки, потому что она пила, а через несколько лет она умерла. Соседи говорили мне, что я видела своих родителей, но я их не помню. Они показывали мне только темно-серую фотографию матери.
Вначале я был скромным и застенчивым и почти ни с кем не разговаривал. Потом я привык к этому и стал плохо себя вести. Я убегал от воспитателей, гулял без разрешения.
В детском доме не было ничего плохого, только иногда меня ругали или наказывали за плохое поведение. Но все относились ко мне хорошо. Сирот в интернате было немного, сначала восемь, потом четыре.
Мы ходили в школу вместе с детьми из «дома». Бывало, что надо мной издевались. Они смеялись надо мной до четвертого класса. Они могли зайти в ванную, когда я мылся, схватить меня за волосы и ударить головой о стену. Взрослые ничего не могли сделать. Это продолжалось до шестого класса. Издевались в основном над старшими учениками. Потом это внезапно прекратилось. Некоторые из них закончили школу, некоторые перестали меня дразнить. Я пытался выяснить, почему они это делают. Обычно они говорили, что не понимают, почему они это делают.
В школе у меня была подруга, которая тоже была «домохозяйкой». Мы хорошо ладили, я делилась с ней секретами, а оказалось, что она распускает слухи. На какое-то время я перестала с ней общаться, но потом мы снова начали встречаться. Она начала воровать у меня деньги, и в конце концов я перестала с ней разговаривать. В школе учителя говорили мне, что она воровка, но я им не верил.
Когда я находился в психоневрологическом интернате, однажды пришел учитель физкультуры и предложил мне вступить в команду по велоспорту. Это было в 2017 или 2018 году. До этого я никогда особо не ездил на велосипеде, но потом сел и поехал. Они предложили мне тренироваться, и я согласился. Через год мы поехали в Дубай, там было много людей со всей России, а я был единственный из Костромы.
Паника началась, когда мне сказали, что мы садимся в самолет. Это было восьмое марта, и стюардесса раздавала всем по цветку. Тренер увидел, что я нервничаю, и попросил дать мне два. Эмоции на соревнованиях были сильными, я встретила много людей, и было приятно выйти за рамки себя — я никогда раньше не занималась спортом, но здесь я смогла это сделать. Сейчас я больше не занимаюсь велоспортом из-за работы и мужа.
Из-за плохого поведения меня отправили в психоневрологический интернат. Я сбежала, мне хотелось побегать по городу, изучить его, узнать, где и что находится. А там были в основном дети с психическими отклонениями. Директор моего бывшего интерната без моего согласия отправил в поликлинику документ о том, что я инвалид, но не по зрению, а по голове. Так я там и оказалась.
Затем пришла комиссия, задала вопросы и проверила мою компетентность и независимость. Хотя я была слабовидящей, я могла ориентироваться в городе. Когда директор интерната узнал об этом, он решил помочь мне и отправил меня на комиссию, где меня признали инвалидом только из-за зрения.
Когда я окончила школу, возникло много трудностей. Было страшно остаться одной и без друзей. Когда я пришла в социальный дом, там не было консультанта. Я ничего не знала о документах, не знала, как снять деньги в банке. Они никогда не давали мне их в руки, мы все покупали сами. Я также не умела готовить и стирать, но я умела убирать. Но через несколько дней после того, как я поселилась, мне нашли сиделку и социального работника. Они помогли мне освоиться. Потом я начала справляться сама, без их помощи.
У них могут быть проблемы с границами
Если ребенок мало общается со взрослыми, не обнимается и не прижимается к ним, он плохо понимает свои физические границы — и это влияет на его поведение в дальнейшей жизни. Чтобы человек понял, что такое хорошо и что такое плохо, он должен сначала осознать свои собственные границы — свои физические границы. Новорожденные обычно имеют постоянный контакт с матерью, но сироты лишены этого, и их образ тела формируется только позже. У них нет «плохих генов», они просто еще не прошли необходимые этапы эмоционального развития.
Школа для приемных родителей учит, как компенсировать эти недостатки и как пережить то время, когда ребенок больше не поддерживается родителями. Поскольку это трудно сделать в разговоре, психологи разрабатывают различные игры и метафоры для процессов, происходящих между родителями и ребенком.
Упражнение первое — узнайте себя. Найдите в записях вес и рост ребенка при рождении (обычно эта информация есть в органах опеки). Для того чтобы восстановить свой рассказ и пройти через него вместе с вами, важно, чтобы ребенок знал всю эту информацию о себе и мог потрогать, например, бирку о рождении ребенка. Психологи рекомендуют не говорить, а указывать на что-то: Измерьте с ребенком 50 см, сделайте валик из одеяла и объясните: «Смотри, вот так ты выглядел, когда родился». Измерьте вес ребенка на пеленальном коврике на кухне, дайте ребенку подержать рулон. А также матери: «Мамы тогда не было с тобой, но давай представим, какой бы она была, ей бы очень хотелось держать тебя на руках и заботиться о тебе». Многие родители стыдятся и говорят, что ребенок уже взрослый и эти игрушки больше не нужны, но на самом деле и 7-8-летние дети, и саркастичные подростки, и даже очень пожилые люди интересуются такими вещами.
У него есть биологические корни, их нужно принять
Важно, чтобы приемные родители испытывали чувство благодарности к биологической матери ребенка. Ведь кем бы она ни была и где бы она ни находилась, она родила ребенка, который теперь является членом ее семьи. Если бы эта мать жила и вела себя хорошо, она не была бы лишена родительских прав и не имела бы сына или дочь. Ребенок также должен принять свои корни — тогда он не будет срываться на родителях. Иногда приемная семья плохо отзывается о биологических родителях: «Я понимаю, откуда вы родом!». Это недопустимо. Детская психика построена таким образом, что ребенок в любой ситуации винит себя: Родители разводятся — значит, я сделал что-то плохое, мама оставила меня в детском доме — значит, я плохой. И если ребенок считает себя плохим, он будет плохо себя вести, что подтверждает его личность.
Задача приемных родителей — освободить ребенка от чувства вины и гнева по отношению к биологической матери. Одно из упражнений, предложенных психологами, называется «Дома жизни»: вся семья садится вместе и рисует дома, в которых побывал ребенок, благодаря тех, кто заботился о нем на каждом этапе. Первый дом — материнский: даже если биологическая мать не заботилась о ребенке, она его родила, и это уже хорошо. Дело не в том, чтобы реабилитировать родителей, а в том, чтобы показать ребенку, что дело не в том, что он плохой, а в том, что взрослые просто не сумели позаботиться о нем должным образом, потому что трудно быть и матерью, и отцом. Затем нужно подумать и вместе спланировать другие дома — детский дом, другой детский дом и, наконец, приемную семью. Это отличная профилактика от проблем, когда ребенок попадает в приемную семью: родители понимают, через что пришлось пройти ребенку, а ребенок понимает, что семья принимает его со всей его историей.
«В ШКОЛЕ дети считали, что со мной что-то не так и я отброс»
Я ходил в городскую школу, умел хорошо читать, не прогуливал уроки. Выбора не было: либо ты идешь в класс, либо на улицу, дома сидеть нельзя. В начальной школе дети думали, что со мной что-то не так, что я отброс. Они обзывали меня, оставляли стоять на месте. В средней школе у меня была физика. Здесь дети были более адекватными и взрослыми — мы с ними хорошо ладили. Учителя относились ко мне как ко всем остальным: Они никогда не ставили мне оценок из жалости, да я и не просил об этом. Выпускной и другие перемены меня не сильно волновали. Я привыкла жить моментом и не думать о будущем. Да, планы были, но мне не хотелось нагружать голову ненужными мыслями и строить планы заранее. Я думала: Чему быть, того не миновать. На выпускном мы все собрались вместе, должны были надеть костюмы, дали концерт, а учителя сказали что-то «на дорожку». Было грустно прощаться. Так всегда бывает, когда к чему-то привыкаешь и привязываешься. Но это был не конец: даже после окончания школы я продолжала возвращаться, чтобы узнать, как идут дела. Мы покинули детский дом, как только поступили в университет или колледж. Они также помогали нам найти место для учебы: проводили тесты на профпригодность и предлагали несколько вариантов. Я прошел стажировку, чтобы стать высотником, и это помогло ми
Уход из детского дома — странное чувство. Никто за тобой не следит, никто тебя не контролирует, ты знаешь, что можешь делать все, что хочешь, и ничего не получаешь взамен. Вначале чувство свободы было ошеломляющим. Представьте себе: В детском доме ты должен возвращаться к восьми часам, а здесь ты бегаешь всю ночь, прыгаешь в воду в Немиге, пьешь джин-тоник, купленный на первую стипендию, срываешь флаги с дворца спорта — и вообще делаешь все, что хочешь. Так выглядели первые дни нашей независимой жизни. Никаких последствий не было, я даже в милицию сходил только один раз, и то добровольно. Однажды вечером мы гуляли, и полицейские попросили у моего друга документы, которых у него с собой не было. Моему другу уже исполнилось 18 лет, но они предложили мне пойти в полицию, чтобы выяснить, в чем дело. Тогда я пришел и сказал: «Можно я пойду с вами? Я никогда не видела, как это бывает в полицейском участке». Они посмеялись, но повели меня на «экскурсию». У меня был соблазн наброситься на них, и мне было трудно сдержаться. Я сидел в классе и думал: Я могу просто встать и уйти, и никто не скажет мне ни слова. Тем не менее, я продолжала прилежно учиться, проявлять терпение и понимать, что образование может пригодиться в любой ситуации. Но большинство из них провалились. Сначала из школы исключили мальчика-сироту, потом моего лучшего брата.
«ОСТАЕТСЯ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ И НЕ ПОВТОРЯТЬ ОШИБКИ РОДИТЕЛЕЙ»
После колледжа я устроился на работу в частную компанию. Мне нравится работать, нравится подниматься на большую высоту, работать с металлическими конструкциями, возиться с машинами. Я понимаю, что не могу работать в офисе, мне нужен адреналин. Я пока не думаю о собственной семье, но могу сказать одно: если окажется, что девушка не готова к ребенку и отдаст его мне, я выращу его без колебаний. Наверное, у каждого поколения должна быть цель — улучшить жизнь своих детей. Мне не хватало материнской любви и ласки. Я видела детей дома и знала, что с ними все по-другому. В то же время я понимала, что моя судьба такова и что я ничего не могу сделать, чтобы изменить ее. Нужно просто жить дальше, не повторяя ошибок своих родителей. Мне всегда хотелось показать, что я выросла и стала хорошим человеком, несмотря на обстоятельства. И я всегда буду стараться относиться к людям с уважением — в конце концов, мы выросли на их налогах. И я проживу свою жизнь так, чтобы не опозорить тех, кто меня вырастил.
